“Щелкунчик” в постановке Раду напомнил мне сказку Андерсена “Девочка со спичками”.
Прямая аллюзия.
Более страшной и горькой сказки я не знаю.
Героиня Раду отверженная, замерзает на подмостке под окнами дома, съежившись, засыпая, и, как понимаю, затем умирает под падающим снегом... Потому что после, когда все заканчивается, её подбирает мышь, переносит в свое место и осваивается на ней... А свою любовь со Щелкунчиком, как оказалось, девочка видела в предсмертном сне... да и во сне том оказались страшные подмены...
У Чайковского это сказка о девушке, которая превращается в Принцессу Любовью... и Щелкунчик сбрасывает свою скорлупу силой Любви... они рождаются... Женщина и Человек.
А Раду родил во мне столько печали... И жалость к девочке выплеснулась состраданием и к безумно талантливому Раду, и к бравирующей в аплодисментах публике... которая привыкла к ДО-ПРОРЫВному искусству... что не может продраться сквозь дебри напридуманного, – всё, лишь бы не “стандарт”, и прочь от дурного тона штампов классики через иронию и пародию!
Знаю музыку этого балета, что называется, наизусть, как и многие...
В ней есть абсолютная красота, которой можно наслаждаться вечно. И первые минут 20 не понимала: почему на эту сцену льются божественные звуки музыки Чайковского,
как у Булгакова в “Мастере и Маргарите” вдруг однажды задаёшься вопросом: почему на балу у Воланда играет оркестр, которым дирижирует сам король вальсов Штраус, аккомпанируя танцам висельников и убийц, восставшим из ада...
В пластике танца под Чайковского была сюжетно эстетизирована крикливая пошлость...
Отключилась и наслаждалась исполнением Светланова в мягчайшей, изысканной трансляции Саши Курия... Работа со звуком – профессионально безупречная.
Но, конечно же, зритель во мне был терпелив.
И прорыв в красивую пластику, которой я так жаждала, случился... Хотя женщина у Раду непереставаемо истерична из-за истошно проявленной ревности, и любовь в ней больше похожа на страсть обладания (девочка!). Уже заштамповались у него эти сюжетные обороты.
Раду блестяще овладел приемом передачи нарастающей экспрессии слияния мужского и женского тел. Когда тела становятся единым пульсирующим сгустком, перетекая друг в друга импульсами. Когда мужчина и женщина слияясь, реализуют друг в друге свой порыв за пределы телесного... они бьются друг в друга как в двери... и порой им удается выскользнуть и насладиться освобождением, в котором каждый через партнера словно сливается энергетически с источником себя, где они едины... как в огне... превращаясь в единый язык пламени.
Это производит впечатление настолько глубокое, что потрясаешься пронзительности языка пластики танца... И Раду владеет им проникновенно уже сейчас как мастер. Несомненно, ему удалось найти авторский пластический стиль, почерк, который он мастерски как постановщик воплощает через актера-танцора, достигая эффекта. Безумно талантливо. С проблесками гениальности...
Раду молод. И входит в зрелость как художник. Такое всегда сопровождается кризисом... Ибо мировоззрение кристаллизуясь, требует коррекции. И у него кризис мышления назревает, ибо вижу, как он повторяется и сам себя цитирует и эксплуатирует... От чего-то рано или поздно придется отказываться, а что-то развивать. Так или иначе, вижу в нем спектр ВОЗМОЖНОГО.
А дальше... пародия на классические приемы постановки “Щелкунчика”, ситуативные подмены и финал одиночества... даже говорить об этом не хочется... Адажио-апофеоз любви (Чайковского) – у Раду очень трагичен...
Публика принимала очень! Реагировала, откликаясь живо и в процессе... и бравировала от души.
Была б моя воля – содрала б эти декорации мрачные... убрала бы дым, подправила бы костюмы, залила бы всю сцену светом... и оставила бы танец про ТО...
Возвращалась распятая между красотой музыки и безысходностью сюжета Раду... И плакать хотелось непонятно отчего: то ли от катарсиса после Чайковского, то ли от горечи, так виртуозно спровоцированной... то ли от предельного натяжения между...
(на постановку “Щелкунчика”
в исполнении“Киев-Модерн Балета”
под рук. Раду Поклитару
в театре “Новая Опера”, Москва)
